Зачем советским солдатам перед наступлением давали таблетки
Авторский проект Дмитрия ЧЕРНЯВСКОГО, Гомель
Серия 3 С «Максимом» от Ржева до Польши
– Ох-х-х! – радостно восклицает Михаил Зарытов, ощупывая детали пулемёта Максима. – А он, между прочим, хорош на войне был.
– Приятно его снова увидеть? – пытаюсь угадать настроение ветерана.
– Это ж такое дело. Ну как вам сказать? С чем ты работал, что ты любишь – оно навсегда останется в памяти человека.
– А пустили бы сейчас очередь?
– Почему бы и нет? Это ж такое дело.
– Метко стреляли?
– Ну не знаю, – улыбается и хитро прищуривается ветеран. – Главное, стрелял. Всяко бывало.
***
Стоим у подъезда ветерана. «Поднимайтесь», – слышу в домофоне воодушевлённый голос Михаила Зарытова. На пиджак с орденами и медалями фронтовик набрасывает модного покроя короткую куртку.
– Сейчас на лифте спустимся, уже вызвал, – предупреждаю 90-летнего Михаила Андреевича.
– Нет, я привык двигаться сам. Ходить надо больше, чтобы жить дольше, – ветеран преодолевает лестничные пролёты и садится в машину, где начинает рассказ, как в 1943 году из Сибири 18-летним парнем попал на фронт.
– Стали офицеры расспрашивать, кто сколько учился. А у меня восемь классов. Хотели сначала писарем при штабе сделать, а потом присмотрелись: нет, давай-ка в роту.
– Разглядели в вас пулемётчика? – уточняю.
– Какое там. Весил я 50 килограммов, а "Максим" – больше 60-ти. Мне в походах приходилось носить его 20-килограммовое тело. Ствол, чтобы вам было понятнее. – Тяжело было?
– Никто не спрашивал. Тяжеловато было, особенно после того, как Минск взяли. Ой, жарко было, когда шли к Польше.
– И что, никто не подвозил вам оружие на машине?
– Подвозил? – удивлённо переспрашивает Михаил Зарытов. – Таскали на себе, вот и всё. Из-под Ржева и до Польши на плечах тащили. Я, как наводчик, ствол нёс, мой помощник – станок, а заряжающий – две–три коробки с патронами. Бывало, на лыжи ставили пулемёт и по снегу за ручку тянули.
– Руки зимой во время стрельбы не мёрзли от холодной стали?
– Так у "Максима" ж ручки деревянные. Но зимой было особенно тяжело. В шинельке мёрз, пока телогрейку не дали. Траншею выроешь, сделаешь там себе лаз и спишь. Если зимой 100 граммов перед боем давали, то хорошо. Бывало, и после атаки нальют.
А вообще, за солдатами смотрели. Я такой пример приведу. Старший лейтенант на фронте подошёл ко мне, говорит: «Сходи в хозвзвод, тебе там кое-что дадут». Получил я полуторалитровую баночку с жёлтенькими таблеточками. Пока шёл назад, одну попробовал. Сладкая оказалась. Спросил у лейтенанта: «Для чего они?» А он мне: «Сейчас будете наступать, надо ж солдатикам и пить, и есть. А чтобы не было зоба – увеличения щитовидки, солдату нужно по одной–две таблетки принимать». Вот как всё было предусмотрено.
– А первый бой помните? – пытаюсь поменять тему.
– Нет, совсем позабыл. Лучше расскажу, как под Оршей воевал. Там три дня шли тяжёлые бои, пока мы прорвали оборону. И тут на нас пошли немцы вместе с власовцами. Командир батальона Сигодаев кричит: «Не стрелять! Не стрелять! Подпустим ближе!» У меня нервы уже на пределе. Фашисты метров на 150 подошли, а справа четыре их танка на нас прут. А у нас ни одной тридцатьчетвёрки на этом направлении. И тут команда: «Огонь!» Я надавил на гашетку. Когда бой закончился, с трудом оторвал пальцы от ручки пулемёта, настолько сильно сжал её от перенапряжения. Командир взвода подошёл, говорит: «Миша, что у тебя руки так трясутся?» А я даже этого и не заметил. Кстати, наши ребята в том бою подбили пару немецких танков, а два других повернули назад. Я же за него получил орден Красной Звезды.
– Тяжело было переживать такие сражения?
– Страшновато было. Помню, лежал под деревом во время одной из бомбёжек и думал: «Господи, хоть бы не задело, хоть бы не задело». Повторял без конца.
– И вас ни разу не ранило?
– В правую ладонь пуля попала, – Михаил Зарытов показывает отметину, вокруг которой лучами расходятся шрамы. – 1 января 1944 года это было. Прыгнул в траншею, из которой выбили фашистов. А в ней немец сидел. Что он там делал? Фашист пистолет на меня направил и выстрелил. Не знаю, что бы со мной было, если бы другой пехотинец этого немца прикладом не шлёпнул.
– Не мешало это ранение из пулемёта строчить?
– Нет, – и фронтовик для пущей убедительности несколько раз резко сжимает и разжимает пальцы.
– Больше ранений не было? – продолжаю расспрашивать.
– Как же, были. В том же 44-м году. Прорвали мы оборону у одной из деревень. Впереди – последняя линия траншей врага, до которой можно добежать только через просеку. А фашисты не только в окопах, но и на деревьях, как кукушки, засели. Перед ними – открытая местность. Не спрятаться нам, не скрыться. Мне как командиру взвода, которым я, будучи старшиной, стал к тому времени, дали приказ наступать. Только рванул вперёд, и пуля – чирк. Смотрю, телогрейка пробита у локтя. А рядом одному из офицеров пуля прямо в челюсть угодила. Мы пошли с ним в медсанбат, и он увидел там пленных немцев. Рванул пистолет, кричит: «Я их расстреляю!» К нему подскочили врачи: «Нельзя, нельзя! Это ж пленные». А командир: «Какие пленные?! Фашисты проклятые!» В общем, как могли, успокоили его.
– А чего так? – пытаюсь понять случившееся.
– Ненавидел он гитлеровцев, – сухо заключает фронтовик. – А те окопы за просекой солдаты из штрафбата взяли. О-о-ох! Отчаянные были ребята. Если штрафник получал ранение, то с него снимались судимости. Помню, один из штрафников взял в плен немца и давай тюкать ему по каске ножичком. Я у него спрашиваю: «Что ты делаешь?» А он мне шуткой: «Мщу, чтобы знали, что через нас не пройдут».
За разговором подъезжаем к музею. Михаил Зарытов ускоряет шаг и, поднявшись на второй этаж, бодро следует к пулемёту. Придирчиво оглядывает своё оружие.
– Вот сюда воду заливали, чтобы охлаждать "Максим", – показывает на верхнюю часть ствола ветеран. – А зимой туда загружали снег. Ствол накалялся, разогревал его, и получалось жидкостное охлаждение. Тогда ведь антифриза не было.
Начинаем фотографировать Михаила Зарытова рядом с его боевым оружием. Ветеран кладёт руку на бронещит пулемёта.
– Часто он вас спасал от пуль? – указываю на зелёную пластину.
– Не было ни разу. Как-то они миновали наш пулемёт. Везло, может. А вот офицерам доставалось. Рядом со мной командиру взвода пуля в лоб угодила, и командира роты сильно ранило. Только из траншеи выскочил поднимать в атаку, крикнул: «Вперё-ё-ё-ёд!» – и тут же в живот ему, видимо, снайпер выстрелил.
В процессе фотосъёмки замечаем, как фронтовик пытается спрятать свою палочку за спину. Угадав желание Михаила Андреевича, фотограф и вовсе убирает её из кадра.
– Вижу, у вас медаль «За отвагу». За что наградили? – интересуюсь.
– Столько боёв было, что так сразу и не вспомню. Кажись, за то, что остановил немцев, выходивших из окружения. Они хотели прорваться через нашу оборону. Обедали мы, значит, в траншее, и тут голос комбата: «Приготовиться к бою!» Смотрим, человек 100 на нас идёт по пшеничному полю. Ну мы их и остановили. Никто не прорвался.
Видно было, как немцы падают. Попадёт пуля, и он сразу – раз-з-з, и ушёл в пшеницу, как подкошенный. Похожий бой был, когда фашисты пытались вырваться из Минского котла. Тогда мы вместе с партизанами их били. Немецкие кавалеристы на лошадях пытались по болоту прорваться. И тут я тоже с пулемётом работал. Патронов у нас хвата-а-ало!
– Смелыми были советские солдаты? – спрашиваю уже на подъезде к дому ветерана.
– Солдат есть солдат. Некоторым сложно было преодолеть страх. Чего скрывать?
– Но вы были смелым?
– Не знаю, не знаю. Нормальный был. Солдаты наши воевали нормально. Всяко было. Главное, что люди верили в Победу. Без этого невозможно было бы идти в бой. А о Победе узнал на офицерских курсах. Дневальный вбежал в аудиторию, крикнул: «Победа!» Главное что? Война кончилась, и я офицерские курсы закончил. О! – смеётся майор в отставке Михаил Зарытов. – Солдаты как начали на улице стрелять. Вот радость была у людей. Что вы?! Народ ждал, очень ждал Победу.
Другие материалы проекта здесь:
Продолжение – в следующую среду
Дмитрий ЧЕРНЯВСКИЙ, Гомель
Фото: Ирина ЧЕРНЯВСКАЯ, waralbum.ru
© "Союзное государство", №12 2023
Дочитали до конца? Было интересно? Поддержите канал, подпишитесь и поставьте лайк!